Буссенар Луи - Беглые Узники Гвианской Каторги
adv_geo Луи Анри Буссенар Беглые узники гвианской каторги ru fr Э. Шапиро Roland roland@aldebaran.ru FB Tools 2006-08-13 OCR & SpellCheck: Zmiy 1D3EA9C8-9B56-4FDF-8170-F5B20F6601D5 1.0 Луи Буссенар
Беглые узники гвианской каторги
Колонии-тюрьмы
Долгое время единственным местом ссылки преступников, приговоренных во Франции или в ее заморских владениях к каторжным работам, была Гвиана[1]. Изменения произошли в 1867 году, когда для карательных целей начала использоваться еще одна территория — Новая Каледония[2].
С этих пор всех каторжан европейского происхождения стали ссылать туда; Гвиана же оставалась тюрьмой, где отбывали наказание уроженцы Алжира, Антильских островов, острова Реюньон, Сенегала, Кохинхины[3] и различных индейских поселений. Исключение составляли только европейцы, прибывшие сюда добровольно по контракту для выполнения работ, требующих знаний и профессиональных навыков — среди цветных арестантов редко встречались умелые ремесленники, необходимые колониальной администрации.
Так продолжалось ровно двадцать лет. Но затем по правительственному решению на гвианскую каторгу, помимо темнокожих и арабов, стали отправлять и осужденных белой расы, срок наказания которых превышал восемь лет. Приговоренные к менее суровому наказанию направлялись в Новую Каледонию.
На первый взгляд несущественное изменение, внесенное в действовавший порядок решением французских властей от 15 апреля 1887 года, в действительности обрекало людей на вечную ссылку. Для всех этих несчастных далекая колония становилась местом, откуда не возвращаются.
Все дело в том, что закон от 30 мая 1854 года об отбывании каторжных работ содержал параграф, на который суды чаще всего не обращали внимания, хотя он в ряде случаев поразительным образом отягчал вынесенный приговор. Этот параграф гласил: «…Всем ссыльным, после отбытия наказания, предписывается селиться в колонии для уголовных преступников на срок, равный назначенному приговором (если он составляет меньше восьми лет), и пожизненно — во всех остальных случаях».
Таким образом, осужденный на пять лет проводил десять лет жизни в условиях, равносильных рабству. Для приговоренного к семи годам каторга, по существу, длилась четырнадцать лет. Тот, кому судом был назначен восьмилетний срок, становился рабом навсегда.
Самовольная отлучка с места ссылки каралась возобновлением каторжных работ.
Между тем к восьми и более годам каторги приговаривались семьдесят пять процентов уголовных преступников; менее восьми лет получали двадцать пять процентов. Иначе говоря, в трех случаях из четырех люди были обречены на вечную ссылку.
Удивительно ли, что число побегов здесь — чаще всего неудачных — росло день ото дня? Откуда взяться покорности судьбе там, где уже нет надежды?
С того самого дня, когда заключенный начинал отбывать наказание, им овладевало одно-единственное, всепоглощающее желание: вырваться на свободу! Попавший в неволю знал, что его плен не кончится никогда.
Отныне он — как дикий зверь в клетке, ежесекундно ищущий лазейку, чтобы ускользнуть. Вот почему между ним и его стражами сразу же завязывалась борьба — глухая, беспрерывная, беспощадная.
Впрочем, когда, покинув нижнюю палубу корабля, арестант прибывал на гвианскую каторгу, или, если использовать модный сейчас эвфемизм, в «пенитенциарную колонию» [4], он считал, что свобода уже близка.
Тут нет ни стен, ни окованных железом дверей, ни засовов, ни решеток, ни карцеров, как это обычно бывает в тюрьмах метрополии[5]. Нет ни океана — простирающейся в бесконечность бе
